В эту среду ребята из православного собора святого Николая Чудотворца в Нью-Йорке попросили меня помочь им перевезти открытки из дома старой русской эмигрантки на четырнадцатой улице в Манхэттене.
Дверь в дом открыла пожилая женщина, которой на вид было лет восемьдесят с небольшим, однако выглядела она хорошо. Она переезжала на новую квартиру и не все могла забрать с собой, в частности, открытки.
Ее сын, бывший вице-президент Citibank и предприниматель, провел нас в подвал, где мы обнаружили около пятисот коробок открыток с трогательной тематикой: русские святые, храмы, цари и князья, знаменитые картины и народное творчество и сказания.
Разбирая коробки, мы с ребятами обнаружили много на первый взгляд старых и интересных книг. Почуяв, что в доме у старых эмигрантов может быть много очень ценных книг, я решил поговорить с хозяйкой.
Хозяйка сказала, что книги в подвале ей не нужны, и если мне надо – я могу их забрать себе в другой день. А в знак благодарности за то, что мы выгребли ненужные ей открытки (большинству из них было больше семидесяти лет), она подарила каждому из нас по номеру «Жар-птицы», иллюстрированного журнала белой эмиграции, который насчитывает всего триста экземпляров в мире. Так что в руках у нас оказалась поистине библиографическая редкость.
Через пару дней я пришел с небольшой сумкой собирать книги. Хозяйка и ее сын сказали, что в ином случае все эти книги бы выбросили на помойку новые хозяева.
За два часа я обнаружил несколько очень ценных книг об искусстве, изданных в начале ХХ века на разных языках и старые издания как русских классиков, так и эмигрантов первой волны. Быстро наполнив свою сумку, я решил вернуться на следующий день с друзьями, у которых была машина, куда я мог погрузить больше книг.
На следующий день я обнаружил еще шесть копий одного из номеров «Жар-птицы», а так же целые собрания сочинения Гоголя, Пушкина, Тургенева, Достоевского, Толстого, других классиков (изданные в начале двадцатого века), а также полный Свод Законов Российской Империи, воспоминания Витте (издание 1921 года) и «История Государства Российского» (издание 1817 года).
Причем большинство их этих книг лежали в старых шкафах в густом слое черной пыли по соседству с веревками для развешивания белья.
У моих друзей было ограниченное время и ограниченное место в машине, поэтому мне приходилось выбирать, кого спасать от смерти: Достоевского или Толстого, Некрасова или Есенина.
Слава Богу, думал я, что великие авторы не дожили и не видят, как я пробираясь сквозь груды старых платьев и ломая полки, хватаю охапками старые издания из произведений, будто вынося ценности из горящего дома, будто спасая раненых солдат с поля боя.
Я пришел и на следующий день, и сын хозяйки с удивлением смотрел на то, как я с изумлением и трепетом доставал из рассыпающихся на щепки шкафов мемуары генерала Краснова, религиозную литературу конца восемнадцатого века, учебники середины восемнадцатого века и статьи двадцатых годов о советской экономике.
Все три дня я спрашивал сына хозяйки (Веры Николаевны), почему эта библиотека оказалась никому не нужна.
Он (Юрий) ответил, что ему «интересны другие вещи», и о русской литературе он знает слишком мало, чтобы даже продать эти книжки кому-то. Вера Николаевна предлагала взять книжки русскому магазину на Брайтоне, но там ей сказали, что подобный хлам их не интересует.
Я хотел поговорить с хозяйкой о ее прошлом, ведь ее отец и муж были влиятельными и известными издателями в русской эмигрантской среде, она сама, судя по всему, была известным иконописцем. Однако Вера Николаевна заявила, что она женщина современная и о прошлом говорить не любит и не хочет.
Когда я набрал последние две коробки книг (всего за три дня их было где-то десять) и вышел на улицу с лицом и руками черными от пыли и в навеки испорченной одежде и начал медленно пробираться, ловя на себе удивленные взгляды прохожих, домой; меня посетила интересная мысль.
Ведь странное дело: я рос и учился уже после Перестройки и меня всегда пытались убедить, что белая эмиграция увезла с собой за границу ту самую исконную и великую русскую культуру. Меня учили восхищаться этой самой эмиграцией, которая спасала от «варваров-безбожников» и, по словам Романа Гуля, унесла с собой Россию.
И вот теперь я, потомок рабочих и казаков, воевавших за красных, пытался сохранить уникальные экземпляры русской литературы, потому что для потомков тех самых белых эмигрантов все это было лишь нерентабельным мусором.
Интересная штука история…